По официальным данным, ежегодно в России обнаруживают 2 крупных клада, представляющих не только материальную, но и историческую ценность. На самом деле подобных находок гораздо больше. Просто кладоискатели не спешат сообщать о своих находках. Виной всему несовершенство законодательства и отсутствие отработанного механизма оценки клада и вознаграждения нашедшего. Поэтому большинство кладоискателей у нас в стране – это «черные копатели». И каждый из них мечтает стать первооткрывателем легендарных российских кладов, которых по скромным подсчетам не менее десятка.
Ненайденные клады XX века Из глубин родной истории обратимся к временам не столь отдаленным. В Санкт-Петербурге местные диггеры безуспешно ищут награбленные сокровища Леньки Пантелеева. Богатства этого знаменитого вора и разбойника оцениваются как минимум в $150 тыс. и спрятаны они, предположительно, в катакомбах центральной части города.
В лихие времена Гражданской войны сгинуло золото Колчака. Казна, которую самопровозглашенный Верховный правитель Российского государства хранил в своей Омской ставке, после разгрома частично исчезла. Речь идет о 250 млн царских золотых рублей – трудно даже представить, сколько это на современные деньги. И также трудно предположить, где их теперь искать. Знатоки говорят, что в районе города Тайга Кемеровской области.
Стоит вспомнить также богатства, утерянные в начале Великой Отечественной, - деньги Смоленского банка. которые советское правительство пыталось вывезти из города в августе 1941 года. Колонна из восьми груженых машин выехала в Вязьму, но была обстреляна и частично уничтожена в пути. Следы уцелевших пяти машин также затерялись. А ведь там было ни много ни мало – $6,5 млн в золотых слитках.
Знаменитые клады древности Золотые кони хана Батыя – мечта каждого волгоградского археолога (неважно – белого или черного). В. В. Бартольд в монографии «Батый» рассказывает, что золотые фигуры коней реального размера стояли у входа в столицу Золотой Орды – город Сарай-Батый. Позже они были перевезены приемником Батыя – ханом Берке – в район нынешнего села Царев. А уже при приемнике последнего – Мамае – исчезли, когда войска Золотой Орды оставили эту территорию после поражения в Куликовской битве.
Дмитрий Гусев, председатель наблюдательного совета Бакстер Групп. Как появилась Bakster Group, какую роль вы играли в ее создании? Бакстер Групп – это организация, которую создавали четыре человека – Олег Матвейчев, Ренат Хазеев, Сергей Чернаков и Дмитрий Гусев. Мы вчетвером…
Ураган Гражданской войны, промчавшийся по стране, выплеснул за пределы российского государства множество казаков, воевавших против большевиков.
Часть из них эмигрировала во Францию, в Чехословакию, в Болгарию, в Сербию; а казаки Сибири и Дальнего Востока были вынуждены уходить в Китай, где образовали диаспоры в Харбине и в Шанхае. Сюда попали казаки-«каппелевцы», «семёновцы», казаки из Оренбургского казачьего войска, енисейские и амурские казаки. До 1922 году в Шанхае казаков было немного, но после того, как красные заняли Дальний Восток, количество их резко увеличилось — в Шанхай прибыли казаки генерала Федора Львовича Глебова. Китайское правительство не желало видеть на своей земле вооруженных людей, и казакам год не давали сойти на берег. Вопрос был решен силой летом 1924 года, когда казаки просто захватили карантинную станцию порта в Шанхае.
Как пишет в работе «Гражданская война в России: Белые армии» историк Валерий Клавинг, в 1926 году прибывший отряд вошел в состав Шанхайского волонтерского корпуса, который нес охрану французских торговцев, а Глебов стал атаманом сибирских казаков. Вместе с Глебовым в Шанхай прибыл уроженец Иркутска войсковой старшина Григорий Кириллович Бологов, чьи казаки ушли с российской земли последними: в конце 1922 года Бологов все еще пытался организовать сопротивление большевикам в районе поселка Посьета южнее Владивостока и ушел лишь тогда, когда Владивосток заняли красные и стало ясно, что дело проиграно. В Китае Бологов вступил в Шанхайский русский полк, а в 1929 году возглавил влиятельную организацию «Казачий союз».
Вплоть до конца 1940-х жизнь казаков была терпимой. Несмотря на то, что многие разъезжались по миру, казаки старались сохранить уклад русской жизни, веру, культуру и язык. Однако в 1948 году, после того как в Китае к власти пришли коммунисты, стало ясно, что нужно уезжать.
Президент Конгресса русских американцев Наталия Сабельник в интервью рассказывала, что казакам предлагали вернуться в СССР, обещая прощение и райскую жизнь. Некоторые согласились уехать в страну Советов, но перед этим договорились прислать весточку об истинном положении вещей на родине. Если все хорошо, они должны были прислать фотографию, на которой позировали бы стоя, а если плохо – то сидя. Когда из-под Красноярска в Шанхай пришло фото, на котором уехавшие позировали лежа, стало ясно, что уезжать в СССР – не выход.
От расправы казаков спас Бологов, который обратился с просьбой о помощи к международному сообществу. К этому времени в СССР у него уже был расстрелян брат-крестьянин и репрессированы трое членов семьи. Он лично прибыл на заседание Международной организации помощи беженцам – IRO и потребовал помощи в решении вопроса. После долгих переговоров казаку ответили, что могут помочь только пятистам эмигрантам-активистам. Время не ждало – Шанхай вот-вот должны были захватить коммунисты, и тогда Бологов на заседании IRO выхватил пистолет и пригрозил, что застрелится, если его требование не будет выполнено. Решительность иркутянина оказала воздействие на чиновников, и перед правительствами стран, только что вошедших в ООН, был поставлен вопрос о том, кто может принять больше 6000 эмигрантов.
Единственной страной, которая была готова предоставить казакам на 4 месяца место для проживания, оказались Филиппины. Они предоставили часть острова Тубабао, на котором находилась оставленная американцами военная база. Бологов приступил к организации переселения: сначала на остров прибыл отряд из 50 эмигрантов, которые должны были подготовить лагерь для основного потока беженцев. Быстро выяснили, что база практически разрушена, и все надо начинать с нуля – разбивать палатки, восстанавливать коммуникации. Все эмигранты были вывезены из Шанхая на пароходах в течение первой половины 1949 года.
Пребывание казаков на Тубабао растянулось почти на три года. Это был очень трудный период в жизни многих семей. Раз в день власти Филиппин выдавали хлеб и воду, иногда на остров приходила гуманитарная помощь из Америки. Жили в палатках, во влажном и очень жарком климате – круглый год температура воздуха была выше 40 градусов. Болели и умирали старики, некоторые не могли выправить документы на отъезд, потому что подводило здоровье, не могли пройти медосмотр.
Тем не менее не унывали – из разрушенной церкви на базе построили православный храм. На праздники на остров приезжал епископ Иоанн Шанхайский, который привозил помощь и поддерживал соотечественников. Жил здесь и «местный» священник Филарет – он крестил детей, отпевал усопших, устраивал купель на Рождество.
История человечества изобилует самыми разными военными конфликтами, в которых вместе с людьми участвовали и лошади. Только в ХХ веке на смену кавалерии пришли боевые машины, а до этого, в течение долгих столетий, именно резвые и выносливые скакуны были залогом победы. Великие завоеватели создавали огромные империи благодаря молниеносным конным атакам, выносливости и неприхотливости своих лошадей.
Боевые колесницы и кавалерия Конь и человек вместе преодолевают превратности судьбы уже более 5000 лет. Еще древние ассирийцы сражались с врагами, лихо управляя боевыми колесницами. А ираноязычные кочевники Центральной Азии создали настоящий культ лошади, которая была для них не только средством передвижения, но и верным боевым соратником.
В военных действиях использовались разные скакуны. Одни из них были крупными и выносливыми, способными нести вооруженного всадника, одетого в броню. Другие – маленькими и резвыми, незаменимыми для внезапных налетов на стан врага.
Скифы Известный историк Вера Ковалевская в книге «Конь и всадник (пути и судьбы)» отметила, что многие античные авторы с восторгом описывали скифскую конницу, несмотря на то, что она была вражеской. Особенно греков и римлян удивляла неприхотливость и неутомимость этих лошадей, что позволяло войску варваров за короткое время совершать переходы на значительные расстояния.
«Древние авторы рисуют нам страшные картины боя: конная лава, дождь смертоносных, напоенных ядом стрел, летящие дротики – все это наводило панику на противника. А затем рукопашная схватка. В дело шли топоры-секиры, копья, кинжалы, мечи. Этому мощному натиску противостоять было трудно», – написала Вера Ковалевская.
По останкам лошадей, обнаруженных в скифских курганах, и их изображениям на предметах обихода можно сделать вывод, что воины-кочевники использовали два разных типа скакунов. Первый из них имел сходство с представителями ахалтекинской породы (высокий, тонконогий и резвый конь), второй тип – обычный степной, коренастый и коротконогий, с крупной головой.
Кавалерия скифской армии состояла из подразделений двух видов: легкие и быстрые лучники на резвых скакунах совершали молниеносные атаки, уничтожая пехотинцев врага, а закованные в панцирную броню воины на коренастых лошадях сражались с конницей противника.
Сарматы Писатель Владимир Андриенко в своей книге «Искусство войны: Древний мир и Средние века» отметил, что сарматы предпочитали использовать тяжеловооруженную кавалерию. Их воины, наводившие ужас на врагов, были защищены кольчужными доспехами буквально с ног до головы. Лошадей тоже прикрывала прочная броня.
Такая конница почти не пользовалась луками. Сарматская армия буквально таранила противника, используя длинные обоюдоострые мечи. Поэтому воины предпочитали крепких, крупных и выносливых лошадей, способных нести на себе и броню, и тяжеловооруженного всадника в боевых доспехах. Правда, резвыми этих коней назвать было нельзя.
Аланы Как известно, аланы долгое время населяли Северный Кавказ. В преданиях многих местных народов сохранились упоминания о двух породах лошадей: хуаре и арашь. Историк Вера Ковалевская считает, что арашь – это предки современных кабардинских и карачаевских коней, большинство из которых гнедой масти. А вот хуаре, судя по описаниям, похожи на ахалтекинцев – выносливые, резвые и красивые. Такие кони были распространены на Кавказе еще с I тысячелетия до нашей эры. Вероятно, они попали туда вместе со своими всадниками, мигрировавшими из Центральной Азии в Восточную Европу. Стоит указать, что ахалтекинцы отличаются сравнительно высоким ростом – около 160 см в холке, а также сухой конституцией. Они часто бывают гнедыми, вороными, рыжими или серыми, хотя встречаются и другие масти.
Гунны Профессор Калифорнийского университета Отто Менхен-Хельфен в своей книге «История и культура гуннов» написал, что гунны предпочитали резвых лошадей, ведь их военная тактика была полностью основана на молниеносных атаках конницы.
Многие античные авторы считали, что гунны буквально приросли к своим лошадям, проводя в седлах большую часть времени. Их обувь была более приспособлена к верховой езде, а походка бравых кавалеристов, когда они спускались на землю, отличалась некоторой неуклюжестью, на что указывал древнеримский историк Аммиан Марцеллин.
Другой античный автор – Публий Флавий Вегеций Ренат – в своей работе «Краткое изложение военного дела» восхищался выносливостью и неприхотливостью гуннских лошадей, отмечая их способность долго терпеть холод и голод. «Они имеют большие крючковатые головы, глаза навыкате, узкие ноздри, широкие челюсти, сильные и жесткие шеи, гривы, свисающие до колен, слишком крупные ребра, изогнутые спины, густые хвосты... Их тела угловаты, без жира на крестце и мускулов на спине, они скорее длинные, чем высокие, животы втянутые, кости крупные», – такое описание гуннских скакунов привел в своей книге Отто Менхен-Хельфен со ссылкой на Публия Вегеция.
Монголы Огромная империя Чингисхана и его потомков была завоевана на невысоких, коренастых лошадях. Монгольская порода с тех пор не изменилась. Средний рост такого скакуна составляет всего 120-140 см в холке. Большинство специалистов отмечают внешнее сходство этих степных коней с лошадьми Пржевальского, хотя гривы и хвосты их диких сородичей намного короче.
Масть монгольских скакунов обычно гнедая или рыжая. Их отличают устойчивые копыта. Если кобыла просто пасется всю жизнь в стаде, не используясь для верховой езды, то ее даже не подковывают. Выносливость таких степных лошадок, которые сами находят себе пищу в степи, выдерживая серьезные перепады температур, вошла в легенды. Монгольские кони хорошо ориентируются на местности, они сообразительны и часто верны лишь одному всаднику, не позволяя посторонним людям садиться в седло.
Арабы Чистокровные арабские скакуны тоже существенно не изменились со времен великих завоевателей. Они отличаются резвостью и особой статью. Эти лошади среднего роста (около 155 см в холке) имеют сухое сложение, тонкие ноги, вогнутые небольшие головы, красивые «лебединые» шеи, большие глаза. Масть у них чаще серая, хотя встречаются гнедые, рыжие и вороные кони. Существенное влияние на селекцию породы оказал засушливый климат Аравийского полуострова. На чрезвычайно резвых и выносливых скакунах воины-арабы совершали не только молниеносные атаки, но и длительные переходы, наводя ужас на врагов своим внезапным появлением.
Несколько лет назад весь Интернет потешался над характеристикой русских как одной из национальностей Китая, опубликованной из какого-то официального китайского источника. На самом деле, русские – действительно одна из официально признанных коренных национальностей Китая. И это не единственный и не самый экзотический уголок мира, где живут русские.
Русские старожилы в Китае Что после гражданской войны в Китай эмигрировало немало русских белогвардейцев и казаков с семьями (по некоторым данным – больше миллиона человек), это факт общеизвестный. Но когда китайские государственные учреждения говорят о русских как коренной национальности Китая, то они имеют в виду совсем не иммигрантов ХХ века и их потомков (их, впрочем, осталось совсем чуть-чуть), а русских, осевших в Китае значительно раньше – в XVII-XVIII вв.
Это преимущественно потомки старообрядцев, бежавших в Забайкалье от преследований царских властей. Сейчас они компактно проживают в районе города Аргунь-Юци автономного района Внутренняя Монголия. Здесь в 1994 году была создана Русская национальная волость Шивей (по-китайски) или Эньхе (по-монгольски). Русское население волости составляет около 2 тысяч человек. Все они – потомки смешанных браков с китайцами. Давно они не отличаются от китайцев не только внешним видом. В быту русские Китая пользуются китайским языком.
Что же осталось у них русского? Прежде всего – православная вера. Во время работы ещё в императорском Китае русских духовных миссий китайские русские вернулись в православие. Сейчас в Русской волости действует православный храм, регулярно проводятся церковные праздники. Сохранились русская традиционная одежда, какие-то песни, бытовые особенности. Они тщательно оберегаются китайскими властями, использующими экзотику такой этнической общины как приманку для туристов. По природе Эньхе-Русская волость – уголок таёжной Сибири. Потомки русских, переселившихся в Китай ещё до начала прошлого века, рассеянно живут и в других регионах Китая. Их общая численность оценивается примерно в 15 тысяч.
Русский «Новый Израиль» в Уругвае Латинская Америка манила переселенцев из многих европейских стран, в том числе из России. Большие общины русских иммигрантов ещё до революции обжились не только в таких больших и популярных странах, как Бразилия или Аргентина. В конце XIX века последователь учения хлыстов Василий Лубков объявил себя «живым богом» и «царём ХХ века». Подвергаясь преследованиям, сектанты вознамерились эмигрировать в Америку. Лубкову удалось заинтересовать президента Уругвая и договориться о подъёмных на переселение. Уругваю требовались колонисты для развития сельского хозяйства.
В 1913 году 1300 русских хлыстов из секты «Новый Израиль» обосновались в городе Сан-Хавьер и его окрестностях. Парадоксально, что они первые стали возделывать в Уругвае подсолнечник, который, вообще-то, пришёл в Европу из Нового Света. Также первыми в Южной Америке они стали выращивать гречиху и лён. «Лубковцам» удалось основать образцовую колонию. Но её судьба сложилась трагически.
Сам Лубков был загадочной личностью. Веря в собственную исключительность, он прозревал будущее и ещё в 1913 году предсказал, говорят, приход большевиков к власти. После революции он начал переписываться с Лениным и увлёк часть своих адептов назад в Россию. Там хлыстам удалось в 20-е годы основать ряд образцовых коммун, но в 30-е годы их ликвидировали, а лидеров «Нового Израиля», включая самого Лубкова, расстреляли.
Некоторые, однако, не пошли за Лубковым назад, а остались на новой родине. Без вождя они ассимилировались уже в третьем поколении. Русским языком мало кто владеет, а потомки «лубковцев» в Уругвае – католики либо атеисты. Тем не менее, у колонистов Сан-Хавьера сохранились многие традиции земледельческой культуры, русские национальные кушанья, а также свойственное хлыстам неприятие алкоголя и табака.
Последним отличаются и потомки старообрядцев-беспоповцев, эмигрировавшие после революции в Китай, а из Китая бежавшие после прихода там к власти коммунистов. Колония беспоповцев существует неподалёку от Сан-Хавьера. В отличие от потомков «Нового Израиля», уругвайские староверы сохраняют русский язык и весь уклад жизни замкнутой общины, свойственный им на родине. Детей, несмотря на нажим властей, учат дома.
Староверы в Боливии Другая крупная община русских старообрядцев обосновалась в Боливии. Первые русские поселения появились там ещё в 80-е гг. XIX века. В дальнейшем туда, привлекаемые наличием единоверцев и удалённостью от очагов цивилизации, стекались старообрядцы, первоначально переселявшиеся в другие страны Южной Америки – Бразилию, Аргентину, Уругвай. Много переместилось туда старообрядцев из Китая в 50-60-е гг. прошлого века, после прихода там к власти маоистов. Окончательное формирование русской общины в Боливии относится к 1970-м годам. ( Collapse )
Первые правила движения по дорогам были написаны задолго до изобретения автомобилей и касались передвижения конных экипажей и гужевых повозок.
Долгое время этой проблемой вообще никто не занимался, и к концу XVII – к началу XVIII века на дорогах российских столиц царил настоящий хаос: улицы были узкими, извозчики лихачили, давили пешеходов, наносили урон другим повозкам. Случались конфликты и между знатью, когда кто-то не уступал дорогу. Кучера знатных господ могли запросто разогнать толпу, орудуя кнутом, повозки или сани переворачивались на поворотах, давя пешеходов и калеча пассажиров. Правители России пытались периодически навести на улицах порядок, но удавалось это далеко не всегда.
За нарушение – драть кошками! Согласно архивам, правостороннее движение возникло еще при Иване Грозном: царь велел непослушных бояр отвозить в Тайницкую башню, где холопов били батогами, а бояр штрафовали. В 1670 году царь Алексей Михайлович запретил въезжать в Кремль на лошадях или верхом всем чинам ниже стольника – это должно было обеспечить безопасность пешеходов.
3 января 1683 года за подписью Ивана и Петра Алексеевичей был издан указ, согласно которому кучерам и извозчикам запрещалось бить прохожих «бичами большими», вводился запрет на езду без возниц, а только лишь с вожжами.
Возницами в то время называли специальных людей, которые сидели верхом на запряженных лошадях и правили ими – это была старинная русская традиция. Однако на рубеже веков из Европы в Москву пришел другой обычай – ездить без возниц, управляя лошадьми с помощью вожжей. Этот европейский обычай и должен был искоренить царский указ.
Большую лепту в порядок на дорогах внес Петр Великий. Он приказал организовать полицию, и в 1718 году в Санкт-Петербурге появилась должность генерал-полицмейстера. Первый генерал-полицмейстер и близкий друг Петра I Антон Эмманиулович Девер был обязан следить в том числе и за чистотой улиц, и за тем, чтобы гужевой транспорт, повозки, верховые и экипаж передвигались по ним без затруднений. В 1719 году появился указ о запрете выпускать на городские улицы скот.
С 1720 года на полицию возложили обязанность регистрировать всех извозчиков и кучеров, выдавать им номера и строго следить за выполнением правил движения. Наказывали тогда за нарушение ПДД строго: первое нарушение каралось битьем кошками (кошки – это четырехвостые плети с узлами на концах), второе – битьем и денежным штрафом, а третье – ссылкой на каторгу. Номера сначала были тряпочными и пришивались на одежду извозчика, а позже стали медными. В этом же году на выезде из городов были устроены шлагбаумы с вооруженным караулами, что было сделано для снижения преступности. А еще через год Петр подписал указ о мощении улиц, устроении освещения и организованном сборе мусора (навоза).
За увечья и лихачество – казнить! Но самой строгой в требованиях соблюдения правил движения оказалась императрица Анна Иоанновна, которая правила в 1730–1740 гг.
Очевидно. ей не понравилось, что несмотря на все указания российских правителей народ по-прежнему бесчинствует на дорогах: лихачит, причем как при езде в повозках, так и верхом; давит пешеходов; а извозчики и кучера как и сто лет назад полосуют зазевавшихся прохожих бичами, нанося раны и даже калеча их. Поэтому императрица постановила, что полиция обязана виновных задерживать до разбирательства, а лошадей — конфисковать и отсылать в царскую конюшню.
В 1732 году она повелела извозчикам, кучерам и «людям всех чинов» ездить смирно, с осторожностью и с опасением; лошади должны были быть взнузданными. Тех же, кто начинал лихачить, ездить «не смирно» или чьи люди могли «необыкновенно скакать», или же кто начинал давить лошадьми или санями пешеходов или бить их плетьми, велено было задерживать, вести против них следствие, а если вина будет доказана, то «чинить им жестокое наказание вплоть до смертной казни»!
115 лет назад Япония атаковала российские корабли у Порт-Артура, начав войну, которая рассматривалась политическими кругами Петербурга как «маленькая и победоносная», а на деле обернулась катастрофой. Используя слабость Китая, две доминирующие на Дальнем Востоке державы сшиблись в борьбе за влияние в Маньчжурии и на Корейском полуострове. Кроме того, победитель завоевывал господство на Желтом море.
Российская империя не осталась в этом конфликте одна. В знак солидарности на ее стороне выступила Черногория. Получив официальную ноту из Цетине, японские дипломаты не смогли отыскать крохотное княжество на карте, и лишь недоуменно пожали плечами. Тогдашняя Черногория в полтора раза уступала современной в размерах и в два — по количеству населения. Зато ее князя Николу I очень любили российские императоры. Александр III называл его своим единственным другом, а Николай II одаривал чинами и орденами. Многие простые черногорцы уважали Россию как радетельницу за православную веру и заступницу перед турками. Здесь все еще помнили, что независимость княжеству даровал Сан-Стефанский мир, заключенный по итогам русско-турецкой войны в 1878 году.
Не имея реальной возможности послать свои войска на другой конец мира, черногорское правительство ограничилось моральной поддержкой «старшей сестры». Критики Николы I из числа русской общественности в связи с этим уличали князя в популизме. За его патетическими словами, дескать, редко когда следовало конкретное действие. Тем не менее, в составе Маньчжурской армии был сформирован небольшой отряд из черногорцев, служивших в России. Подразделением командовал бравый офицер Йован Липовац: впоследствии он поучаствовал в Первой мировой, а также Гражданской войнах на стороне белых сил Антона Деникина.
В Маньчжурии черногорские воины отличались доблестью и отвагой. Армейская необходимость разбросала их по разным частям, однако практически каждый сумел по-настоящему себя проявить. Так, Анто Гвозденович дослужился до генерал-лейтенанта Русской императорской армии, а 77-летний Филипп Пламенац прославился тем, что вынес из боя своего раненого командира Павла Мищенко. Наибольшую же известность получил Александар Саичич, серб из Черногории. Об этих людях написал в своей научной работе «Черногорцы в русско-японской войне» историк Джуро Батричевич.
Александр Сергеевич Пушкин был вспыльчив и участвовал в дуэлях 30 раз, причем пять раз – вызывали на дуэль его. Много раз дуэли удавалось избежать: её отменяли в последний момент, противники не могли договориться о правилах или перед Пушкиным извинялись. Один из оппонентов – французский офицер Дeгильи просто отказался от дуэли.
Пушкин стрелялся с поэтом Кондратием Рылeeвым, со своим другом Вильгельмом Кюхельбeккeрoм и с офицером Генштаба Александром Зубовым. Каждый раз он стрелял вторым и стрелял в воздух. Разрядить пистолет в противника ему привелось дважды: во время дуэли с офицером егерского полка Семёном Стaровым он промахнулся из-за снегопада, а на поединке с вельможей из Молдавии Теодором Бaлшeм ситуация повторилась. Но 27 января 1837 года случилось непоправимое – во время дуэли Пушкина и поручика Кавалергардского полка барона Жоржа Шарля Дaнтеса (Georges Charles de Heeckeren d'Anthès) француз смертельно ранил поэта, и тот скончался от раны спустя двое суток.
Смерть Пушкина не вызвала всеобщего негодования среди знати императорского двора – слишком мало людей понимали значение его творчества и слишком многие «в позолоченных салонах» отнеслись, по словам княгини Екатерины Николаевной Мещерской, «совершенно равнодушно», а некоторые были даже рады.
Князь Барятинский Князь Александр Иванович Барятинский, которому было 22 года, только что вернулся с Кавказа, где служил в Кабардинском полку и даже был ранен. Отличался нахальностью, на Кавказ попал после скандала, связанного с именем дочери императора Марии Николаевны. По возвращении получил в награду золоту шпагу с гравировкой «За храбрость». В круг общения офицера входил и Жорж Дантес, с которыми у него были приятельские отношения. Немудрено, что после смерти поэта Барятинский был целиком на стороне приятеля-француза. Когда Дантес находился на гауптвахте, молодой князь написал ему письмо, в котором огорчался, что не может его посетить из-за «строгости караульных нравов», и заверял в самой искренней дружбе, сочувствовал ему и уверял что так думает не только он, но и вся его семья (Карамзина и др. «Из писем 1836—1837 года»). Семья князя тогда состояла из его родителей – англомана князя Ивана Ивановича Барятинского, матери Марии Федоровны (урожденной Келлер) и брата Владимира, которому едва исполнился 21 год и который был сослуживцем Дантеса. Пушкин для юных офицеров был далек и непонятен, а поддержать своего брата кавалергарда было приятно и почетно.
Граф Нессельроде с супругою Подозрения в причастности к истории с дуэлью падали и на Министра иностранных дел Российской империи графа Карла Роберта фон Нессельроде, немца по происхождению, одного из самых закоренелых взяточников того времени. Об этом в своих записках делал пометки историк Александр Иванович Тургенев. Подозревал причастность Нессельроде и его жены Марии Дмитриевны Нессельроде (урожденной Гурьевой, самой богатой невесты Санкт-Петербурга) даже император.
Благосклонности графини поэт лишился в тот самый миг, как написал эпиграмму о её отце Дмитрии Александровиче Гурьеве, в которой были и строки про то, что «Гурьев грабил весь народ». Сама графиня также становилась мишенью эпиграмм поэта. Она оказалась злопамятной, и вряд ли обитатели ее салона сожалели о смерти поэта.
Статс-дама пользовалась своим влиянием, чтобы разрушать и создавать репутации, и имела связи с французской знатью. Она приблизила к себе барона Геккерна, приемного отца Дантеса, а затем и самого Дантеса, была посаженной матерью на свадьбе француза. Пушкин ненавидел её за бесцеремонность, вмешательство в дела семьи, а однажды прямо нагрубил ей. Он подозревал, что именно она научила кого-то прислать ему «Диплом рогоносца».
Идалия Полетика Идалия Григорьевна Полетика (урожденная Обертей) была еще одной женщиной, которая поддержала Дантеса и считала, что поэт получил по заслугам. Внебрачная дочь графа Григория Александровича Строганова, она была троюродной сестрой Натальи Николаевны Пушкиной (Гончаровой) и ненавидела поэта всем сердцем. Причиной стала её отвергнутая любовь и злые шутки Александра Сергеевича: он написал ей письмо с признанием в любви и пометил его 1 апреля. Письмо было зачитано вслух при большом стечении народа, что не на шутку взбесило женщину.
По стечению обстоятельств муж Идалии служил в одном полку с Дантесом. Идалия охотно посещала дом Екатерины Дантес после дуэли, выражая поддержку. В одном из писем к мужу Екатерина писала, что Идалия «плакала как безумная» из-за того, что не смогла проститься с убийцей поэта. Своей ненависти она осталась верна всю жизнь. Когда в Одессе, где она доживала дни, поставили памятник поэту, она поехала к нему, чтобы плюнуть «на изверга».
Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» является одним из самых популярных произведений писателя. Однако даже те читатели, которые не раз открывали эту книгу, редко задумывались о том, откуда Булгаков позаимствовал имя одного из самых главных своих персонажей – Воланда.
Писатель взял у писателя Многие уверены в том, что Михаил Булгаков имя для сатаны просто выдумал, однако это вовсе не так. На самом деле писатель позаимствовал его у своего немецкого коллеги Иоганна Вольфганга Гете, а точнее из его драмы «Фауст». Как пишет Александр Романов в своей книге «Шагавший по лезвию. Михаил Булгаков», именно так Гетевский Мефистофель назвал сам себя, когда попросил нечистую силу расступиться. «Junker Voland kommt!» - крикнул он, что в переводе на русский язык звучит как: «Дворянин Воланд идет!». А Мефистофель, как известно, и есть тот самый дьявол.
Почему же великий Гете назвал так Мефистофеля? Дело в том, что, как утверждает автор книги «Расшифрованный Булгаков. Тайны "Мастера и Магариты"» Борис Соколов, в средневековых литературных источниках Воланд «было одним из имен черта». Оно считается производным от другого слова «Faland», что значит «лукавый», «обманщик». Кстати, сотрудники варьете в романе Булгакова, силясь вспомнить имя Воланда, произносят: «Может быть, Фаланд?».
«Воланда» нет в русских переводах Гете Тем не менее, несмотря на то, что источник, которым воспользовался Булгаков для того, чтобы одарить именем героя своего романа, уже давно установлен специалистами, в большинстве вариантов «Фауста», переведенных на русский язык, «Воланд» отсутствует. По мнению автора книги «Загадки старых мастеров» Александра Шапиро, никакой тайны здесь нет: просто отрывок с этим именем встречается в произведении Гете только один раз и очень труден для стихотворного перевода, поэтому переводчики его опускают.
В точности переведенную фразу «Junker Voland kommt» во времена Михаила Булгакова можно было увидеть разве что в прозаическом пересказе «Фауста» Александра Соколовского, датированном 1902 годом. Как предполагает Шапиро, скорее всего, Булгаков был знаком с переводом Соколовского и именно оттуда взял имя для Воланда. Почему именно это, а не другое? Как писал литературовед А. Вулис, «может быть, в связи с тем, что это имя, в отличие, скажем, от Люцифера, Мефистофеля, Асмодея и т. д., не вызовет у читателя никаких литературных реминисценций» (от лат. reminiscentia «воспоминание»).
Казаки и ссыльные, каторжане и промысловики шли на восток не только в надежде разбогатеть, но и в поисках «воли» – места, где русскому человеку дышалось бы легко и где не стояли б над душой приставы и приказчики. Увы, зоркое око чиновников следило за ними даже на краю света.
Палочная дисциплина, шпицрутены, мордобой были обычным делом на военных судах, а в среде торговцев и промысловиков процветало воровство, закабаление работников в долги и принуждение к непосильной работе.
Все это вызывало ответный протест, который носил разный характер – от дезертирства до открытого неповиновения властям. Жаловаться в Санкт-Петербург было бессмысленно – власти наказывали протестующих, а притеснителей мягко журили.
Дезертирство и отказ выполнять приказы Первыми, осмелившимся на протест, историки считают матросов-дезертиров под командной штурмана Авраама Дементьева с пакетбота «Святой Павел». Побег случился в 1741 году на американском берегу. Долгое время считали, что моряки погибли от рук туземцев, но испанцы, высадившиеся на берег спустя 35 лет нашли следы пребывания русских. Скорее всего, они сбежали, влились в индейское племя, а затем ушли на юг, где их потомки стали главами семей селения Коавок (о. Принца Уэльского). Причиной, побудившей моряков к дезертирству, стали мордобой и жестокая дисциплина.
Не менее жесткая дисциплина царила и на торговых судах. Как пишет профессор истории из Санкт-Петербурга Андрей Вальтерович Гринев в работе «Социальный протест в Русской Америке» на каждое судно назначали «государево око» – казака или сержанта, который следил за сбором дани и за командой, состоящей из поморов, якутов, ительменов и эвенков.
Обязанности и «паи» оговаривались заранее, но целые паи получали те, кто оснащал судно, охотники же получали половину пая – то есть половину того, что добыли. Многие отправлялись в поход уже должниками.
После того, как в 1749 году взбунтовалась команда судна «Св. Петр» морехода Дмитрия Наквасина и отказалась плыть дальше, с людей стали брать расписки, в которых те обещали подчиняться. Помогало это не всегда: например, в 1782 году взбунтовалась команда «Андрея Первозванного»: она отстранила от командования передовщика (торговца) Самойлова, что привело к разброду и крушению судна.
Побеги и саботаж В конце XVIII века вспышки недовольства стали происходить чаще. Так, отправленные в Воскресенскую бухту Кенайского полуострова люди, которым глава Русско-Американской компании Александр Андреевич Баранов поручил поставить редут и построить трехмачтовик «Феникс», отказались это делать, мотивируя отказ тем, что если они будут строить, то им будет некогда торговать, и их и без того низкие доходы упадут.
Баранову пришлось личным примером вдохновить промысловиков. На зиму он оставил в поселении прапорщика Ивана Родионова, который с трудом удерживал Воскресенский редут от бунта. В 1795 году взбунтовались промысловики: причиной стали счеты с Григорием Шилховым, который поделил паи за 4 года, воровство и махинации приказчиков, из-за которых русским приходилось покупать продукты по драконовским ценам. Баранов с трудом погасил недовольство, признав правоту недовольных.
Гринев указывает, что в это время в РА началось формирование колониальной системы, в которой свободные люди оказались закрепощены – они становились работниками Русско-Американской компании с принуждением к обязанностям, которые они не хотели выполнять, с долговой кабалой и с мизерным вознаграждением. Неудивительно, что от такой жизни бежали.
Не секрет, что тема крепостного права нашла отражение в произведениях большинства русских писателей и поэтов. Многие из классиков выступали активными борцами против крепостничества, несмотря на то, что сами являлись владельцами имений с крестьянами в полном распоряжении. В России, согласно данным разных годов 19-го века, насчитывалось не более 4-х тысяч крупных помещиков (таковыми считались землевладельцы, имеющие более 500 душ), тогда как в стране существовало около 100 тысяч дворянских семей.
Пушкин Бытует мнение, что самый известный русский классик был очень богат. Однако действительно состоятельным можно назвать деда Александра Сергеевича, который владел 3-мя тысячами душ. Отцу поэта, как и его брату, досталось около 1200 крестьян, но они оба не отличались хозяйственностью и не смогли приумножить свое наследство, погрязнув в долгах. Когда Пушкин решил жениться на бесприданнице, отец подарил ему 200 крепостных, но поэт сразу заложил их. Об этом он писал: «Благодаря отца моего, который дал мне способ получить 38 тысяч, я женился». Когда же он получил в свое управление имение Болдино, то обнаружил, что кроме 1040 душ, отец оставил ему также долг в размере 200 тысяч.
Вскоре Александр Сергеевич понял, что распоряжение имением, за которое не брались даже управляющие, не сулит никакой выгоды. При этом крестьяне необычайно любили его. Есть сведения, что царскому чиновнику, направленному следить за поэтом, в монастырской слободе рассказывали следующее: «Пушкин – отлично добрый господин, который награждает деньгами за услугу даже собственных людей, ведет себя весьма просто и никого не обижает».
Толстой При упоминании состояния Льва Толстого в первую очередь обычно вспоминают его имение Ясную Поляну. Но не все знают, как оно досталось писателю. Дело в том, что его дед после своей смерти оставил его отцу Николаю только долги, в результате чего тот был вынужден жениться по расчету на богатой невесте. Имение Ясная Поляна и 800 душ крепостных крестьян достались ему в качестве приданого Марии Волконской, которую он взял в жены.
После смерти родителей при разделе имущества Льву как младшему из сыновей отошло имение, в котором жила семья, а также 330 душ. Негативное отношение Толстого к крепостному праву – общеизвестный факт. Уже спустя 2 года после вступления в права наследства писатель открыл в Ясной Поляне школу для крепостных, где нередко и сам давал уроки. Еще через 7 лет Лев Николаевич принимает решение освободить принадлежащих ему крестьян, чтобы, как он писал, «по истечении 24 лет, срока выкупа именья из залога, они получили вольную с полной собственностью на землю». Тем не менее, сами крепостные отказались, по всей видимости, не доверяя Толстому, но объясняли свое решение тем, что привыкли «служить по-старому».
Тургенев Несправедливость и жестокость крепостного права были очевидными для Тургенева с самых юных лет. Он считал крепостничество своим личным врагом, результатом чего выступала знаменитая «аннибаловская клятва» – обещание самому себе приложить все усилия для того, чтобы свергнуть ненавистную систему. При этом Иван Сергеевич происходил из очень обеспеченной семьи. Точнее, брак родителей состоялся по расчету: его мать Варвара Лутовинова не отличалась красотой, но имела огромное состояние. Она принесла своему мужу 5 тысяч крепостных. Только ее дом в Спасском обслуживало 60 семей дворовых крестьян! Распространено мнение, что Тургенев был известен не только своим писательским талантом, но и любвеобильностью. В его биографии можно насчитать немало увлечений и крепостными крестьянками. Так, еще в ранней юности у него был роман с крепостной Лукерьей, за которую он впоследствии вступился, когда мать продала ее помещице-соседке. Белошвейка Дуняша даже родила писателю дочь, которая потом воспитывалась в Париже вместе с детьми его возлюбленной Полины Виардо. А за понравившуюся ему крепостную своей кузины Тургенев заплатил 700 рублей и выкупил ее в полную собственность.
